|
Звали ее ласково, Смертушка, и не боялись. А чего такую бояться?! Руки нежные, глаза грустные. Сама росточка невысокого, станом гибкая, худющая, а вот ведь - сильная. Бывало, солдатик от пули на землю грудью падет, она ему подможет, перевернет его на спину, лицом в небеса светлые. Он ей:
- Смертушка моя, невестушка, ты, что ли пришла? Дай водицы испить!
- Я, касатик, я, родной! - поднесет ему в ковшике жестяном воды из ручья.
Пьет солдатик, и хорошо ему, радостно. Она его по голове погладит, всю боль снимет, да в глаза поцелует. Он и отходит легко, будто ветерок пробежал.
Не то, что сестрица ее, карга старая. Капюшон надвинет на образину безглазую, безносую. За спиной - коса острющая. Идет, костьми гремит, ухмыляется. Тут уж любой за жизнь цепляется. Страшно помирать. Что там впереди - никому не ведомо!
А Смерть торопит, ни минутки ждать не согласна. Не даст с женой проститься. Схватит ручищами за горло и давай душить.
Смертушка с сестрой не спорила. Да, и что спорить. Она же - младшенькая. Смерть одна ее растила - воспитывала, без отца-матери, сколько раз, вон, за волосья таскала, да сама же потом и жалела. Зато выросла сестрица умницей, а уж косам ее любая невеста позавидует! Смертушка и сама в невесты рядится горазда. Платье наденет, фату белую, цветами голову уберет. Явится к старому генералу или к юнцу-гимназисту.
- Ты кто такая? - генерал спрашивает.
- Я - невеста твоя, Смертушка.
- Ах, ты! Сколько раз тебя в бою-сражении искал, а теперь и думать забыл! Ну, да ладно! Пора мне и честь знать. Дай-ка я на тебя полюбуюсь.
Она фату подымет, подойдет к старику, поклонится. Чего ж не поклониться - спина не переломится!
- Эх, красавица! - крякнет генерал, - а стопку поднесешь?
- Поднесу.
Вот уж и стопка выпита:
- Ну, здравствуй, невестушка!- и нет генерала.
Другое дело - с гимназистом. Ему, бедняге, помирать жутко. Вот Смертушка посидит с ним, подушки поправит, лампадку у икон затеплит погасшую. Все не так страшно! Он ее за рукав тянет, шепчет:
- Ты меня поцелуешь?
- Поцелую, миленький! Ты не бойся. Тебя, поди, в раю бабушка ждет. Помнишь бабушку-то?
Сотрет ему Смертушка пот с лица платком белым и поцелует в самые губы, как жениха желанного.
"И чего ты с ними нянчишься, - пеняет ей сестра Смерть, - все одно - помирают, да на тот свет попадают. Только время зря терять. Одному - воды, другому - поцелуй. Эх, ты неразумная!" Сама-то, знай, косу точит, искры летят. "Дай-ка мне табачку!" Смертушка услужить готова, принесет сестре табачку. Та трубку набьет, а Смертушка уж огоньку приготовила. Затянется Смерть, задымит, да как закашляет. Табачок у нее - крепче нет на всем белом свете.
А Смертушка тем временем игрушки шьет-вышивает. Тут бусинка, там бусинка. Вот и глаза! Из ниток косицу сплетет. "Готова куколка!" - радуется.
- Чему, непутеха, радуешься? Опять свое тряпье разложила. Для кого стараешься?
Это она для деток малых старается. Детки часто помирают. Жалко их, да ничего не поделаешь. Вот и удумала игрушки из лоскутков мастерить. Придет, куда ей велено. В доме вой стоит. Мать мечется, бьется. Врачи руками разводят. Дите ревьмя-ревет. Смертушка подойдет к кроватке, к колыбельке и запоет тихонечко, что твой ручей зажурчит:
"Ой, люленьки - люли!
Гули, мои гули!
Прилетайте на кровать,
Мово Ванечку качать.
Там за лесом, за горой,
За калиновой рекой,
Есть дубовый теремок,
На ём новенький замок.
Кто замочек отопрет
Да Ванюшу заберет
В золотые небеса,
Во зеленые леса?
Там все пташки летают,
Херувимскую поют,
Херувимскую поют,
Мово Ванечку зовут…"
Никто ее, кроме младенчика, не видит, не слышит. А она уж воркует: "Ну-ка, кто это у нас надрывается, плачет? Не плачь, маленький! Скоро все пройдет. Смотри-ка, что у меня тут для тебя есть!" И протянет Смертушка кому куклу, кому мишку, кому зайку. Зайка занятный! Ушками веселыми машет. Носик - пуговкой. Засмеется дитя, ручки к ней протянет и уснет. Смертушка легкую душу примет и светлым ангелам передаст. Они давно дожидаются. Сколько дитю мучаться!
Никакой работой Смертушка не гнушается. Рубаху чистую поможет надеть. Да и кому еще помочь, коли дом пустой, и помирает в нем одна вдовица? Деток нет, разлетелись детки, кто куда. Ей помирать, а в избе не мыто, не топлено. Смертушка пожалеет вдовицу, печь затопит. Осень-то нынче холодная! Полы помоет, чтобы дух чище. Вдова видит плохо, глаза все выплакала.
- Степановна, ты что ли?
- Я, я,- отвечает Смертушка, - сейчас тебе подмогну, переодену. Вот только грязь тут приберу.
- Письмо от сына прочтешь?
- Прочту!
Возьмет пустой лист, вроде читает. Сама читать не обучена, да придумает, чтоб поскладнее: "Так, мол, и так.. Здравствуй, мама! Хотели приехать к Преображению. Дела не пускают. Но жди, к Богородичному Рождеству непременно будем. Целуем. Сын и внуки. "
- Да, ты вроде не Степановна? - щурится вдова.
- А тебе, не все ли равно?- спросит Смертушка.
- А, и, правда, все равно! Спасибо, что зашла, письмо вот прочитала.
Смертушка ей постель перестелет, волосы расчешет:
- Вот ты у нас красавица!
- Куда там красавица! Знаешь, какая я в девках ходила?
- Кто ж не знает! Все про тебя баяли, - подыграет Смертушка, - ты ведь и певунья была?
- Ох, была!
- А что, если нам с тобой песню заиграть…
И затянут обе: "Ночка темна-а-ая! Да, ночь осенняя-а-а-!"
Вдова оттает, отогреется. Глядит с улыбкой:
- Вот ты какая, Смертушка моя! И вовсе не страшная!
- Догадалась что ли?
- Уж, догадалась, - и в лицо Смертушке глядит.
Но не всякий, кто в лицо ей глянет, сразу умрет. Дурачок Андрейка-покойник не раз Смертушку видел, даже спорил с ней. Бывало, днем Андрейка по окрестным деревням Христа ради побирается, бормочет бессвязное, а вечером на кладбище убегает, люди думают - спать, а он всю ночь за покойников молится, лишь под утро на какой-нибудь могилке приткнется. И как не замерзнет?!
"Ты зачем Макариху забрала, детей осиротила? - грозит Андрейка Смертушке из-за креста кулаком, - Как они без матери? Не жалко? Меня забери-и-и, " - летят в Смертушку комья грязи. Но та - успокаивать мастерица. Цветок чудный найдет, занятное начнет рассказывать. Андрейка притихнет, заслушается.
- Еще придешь? - спрашивает.
- Приду.
- Смотри не обмани!- обижается дурачок.
Дружили они недолго, пока не зарезал его по глупости пьяный купец. После Смертушка сокрушалась: "И как она Андрейку своего не уберегла, что сестрица Смерть его раньше подкосила?" Даже плакала о дурачке.
А Смерть ухмыляется себе. У той слез отродясь не было, и откуда им взяться, коли глаз - нет. Безглазая, а зрячая. Иной человечек себе жизни намеряет аж на сто годов, да чтоб еще в свое удовольствие. Смерть забавляется: "Ну, ну, жируй! Гуляй, покамест, человечище!" Да в один распрекрасный день - хвать его за сердце: "Так сколько ты, чудак-человек, жить собрался?!" Дыхнёт ему в лицо ледяным холодом, шепнет на ухо слово тайное, тот от ужаса и околеет. Что шепнет, - не ведомо, но пугать сестрица Смерть горазда. Никто ей в этом не ровня!
Заболела вредная старуха. Всех вкруг себя собрала, ругает да отчитывает, ворчит да плюется. И подушку ей дали каменную, и лекарство - горькое, и перину - чужую. То ей душно, то холодно. То собачку любимую требует, то сына. "Что, - кричит, - не терпится! Хочешь хозяином всему стать? Фигушки! Ничего не получишь. Где мой адвокат? Я, может, завещание хочу пересмотреть!" Сидит паучиха в подушках, таращится, лицо черное. Все только и ждут: "Когда же ты преставишься, ведьма?"
Смерть тут как тут. Больная хрипит: "Нет! Сгинь, уйди от меня! Не хочу! Прочь!"
Смерть как захохочет и ну душу из нее трясти. Старуха криком исходит, за подушки когтями цепляется, гнилая кровь у нее горлом идет. Даже чертям страшно, которые старуху под кроватями караулят!
Нынче-то люди и вовсе помирать разучились, порядок забыли. Живут - торопятся, а пробьет их час, так и Смертушке в глаза посмотреть некогда. Все больше старшая сестра к ним с косой поспевает. Да, и какая там коса! У нее, теперь, поди, и посерьезней что есть. А Смертушка на лавочке сидит, игрушки мастерит, ждет, прислушивается, кто ее ласково по имени позовет-покличет.
Светлана Щелкунова, СПб, kvadrobok.narod.ru
|
narod.ru